Память сердца. ЦОКС — Алма-Ата

Есть в нашей жизни элементарные, естественные явления, истинное значение которых проступает лишь со временем. К ним надо отнести ту атмосферу сплоченности и взаимопроникновения, в которой жили в годы Великой Отечественной войны люди тыла. Дух этот хорошо прослеживается на примере тогдашней Алма-Аты, ставшей на четыре военных года культурной столицей большой Советской страны. Именно сюда с осени 1941-го перебазировались десятки крупных, стратегического значения, предприятий, научные и исследовательские центры, разного рода учреждения и учебные заведения, тысячи эвакуированных, спасшихся от бомбежек и обстрелов женщин, детей и стариков. День и ночь везли эшелоны этих людей, а потом пошли раненые. Казахстан принимал всех, будь то русский или украинец, еврей или белорус. Судьба была общая, единая на всех, и пережить ее надо было достойно. Одно из самых сильных и трогательных впечатлений моей жизни связано с «Ленфильмом». Где-то в середине 70-х, приехав впервые в чудный город на Неве и попав на Петроградскую, где до ареста отца и высылки его в Алма-Ату жила наша семья, я решила зайти на киностудию, чтобы узнать, есть ли там кто-то из цоксовцев? Цоксовцы — работники Центральной объединенной киностудии (ЦОКС), образовавшейся в годы войны из эвакуированных в столицу Казахстана «Мосфильма», «Ленфильма» и Алма-атинской студии художественных фильмов. Они, эти люди и их дела, интересовали меня более всего — их живые рассказы могли дополнить собранные мной материалы по этой теме (кстати, все, что вы прочтете здесь, взято из первых рук).

И вот я на студии, в чьем-то кабинете. Объясняю, кто я и откуда и чего мне, собственно говоря, надо. Женщина внимательно слушает меня, но как только я произношу слово «ЦОКС», лицо ее зажигается, словно наше алма-атинское солнце, она вскакивает с места, бросается ко мне, обнимает, целует, хватается за телефонную трубку, куда-то бежит. А через десять минут не столь уж тесная комната ее набивается народом так, будто в ней чудом материализовался Чарли Чаплин или, того пуще, сам Эйзенштейн. Брошено все: комбинированные трюки, монтажные столы, съемки в павильонах, и не исключено, что в это время едут, плывут, летят, скачут сюда на эту экспромтную встречу все, какие есть на земле, цоксовцы.

Словом, мы сидели до утра. Плакали, смеялись, жестикулировали, вспоминали. И когда я уходила, приветов, наказов, пожеланий и добрых слов было дано столько, что до сих пор я несу их моей бесконечно любимой Алма-Ате и столь же бесконечно любимым алмаатинцам.

Да, то время, хоть оно трудное и жестокое, было удивительным. На Минском Всесоюзном кинофестивале, когда отмечалось 40-летие Победы, за стол к казахстанцам «распределили» Николая Крючкова. Популярнее этого киноактера, наверное, не было и не будет никогда уже в нашем когда-то советском пространстве. «Выборгская сторона», «Комсомольск», «На границе», «Трактористы», «Парень из нашего города», «Фронт», «Свинарка и пастух», «Бессмертный гарнизон»... И что ни фильм у него — то триумф! За первым же обедом, узнав, что мы алмаатинцы, Николай Афанасьевич встал и, велев всем сидящим в зале наполнить бокалы шампанским, произнес тост за посланцев гостеприимной, спасительной казахской земли.

Действительно, Казахстан в дни войны многое взял на свои плечи.

— Помню, — писал Леонид Трауберг, — как превосходно, без деклараций, отнесся он к ленинградским и московским кинематографистам.

И как бы продолжал его мысль Михаил Ромм:

— В 1941 году мне впервые пришлось приехать в Алма-Ату с довольно печальной миссией: просить председателя Совета народных комиссаров Нуртаса Ундасынова приютить две киностудии. Для этого нужно было отобрать в общем-то тогда небольшом городе единственный и лучший Дворец культуры, крупнейшую в городе гостиницу и один только что выстроенный дом. Следовательно, мы предъявляли этому маленькому городу огромный и тяжелый счет. И, несмотря на это, мы уже в конце 1941 года снимали на Алма-атинской киностудии короткометражные фильмы, заканчивали «Свинарку и пастуха», а к декабрю кинематографическая жизнь кипела.

Выехавшая 15 августа из Москвы первая съемочная группа в сентябре уже работала над батальными и массовыми сценами «Котовского», снимались «Машенька» и «Парень из нашего города». А в середине октября под гром зениток оставляла город вторая партия мосфильмовцев. Уезжали большим поездом не только кинодеятели, но и писатели, художники, музыканты. Многие из провожающих были уже в военной форме. Всех волновала судьба Москвы, но покидать ее было необходимо — обязывала работа. Как только прибыли в Алма-Ату, приступили к созданию небольших по формату «Боевых киносборников». Режиссер Вера Павловна Строева приехала с готовой уже новеллой. В ней рассказывалось, как под прикрытием женщин и детей немцы наступали на наши окопы. Когда закончилась стрельба, среди убитых над неподвижной матерью остался плакать ребенок.

«Сын бойца» был тут же отправлен на фронт, где его восприняли как документ. А когда ленту под названием «Инцидент в Смоленске» показали в союзнической Америке, то один из журналов написал, что вряд ли можно победить народ, где сражаются не только солдаты, но актеры и режиссеры. После этого Вера Павловна вместе с известным казахским поэтом Абдильдой Тажибаевым принялась за «Боевой киносборник» «Батыры степей». Один сюжет его посвящался герою войны Тулегену Тохтарову, и звучание его усиливалось старинной казахской легендой о добром великане Толагае.

Вообще, студия напоминала тогда чем-то толкучку. Картин запущено было много, народ толпился во всех кабинетах и коридорах. Всюду что-то обговаривалось, обсуждалось. В некоторых комнатах поселились семьи кинематографистов. Они жили, отделяясь одна от другой развешанными одеялами. Питались чем придется, нередко жареной пшеницей и кукурузой. Однако с каждым днем жизнь ЦОКС все более и более упорядочивалась. Большую помощь, рассказывал потом при нашей встрече в Москве первый его директор Михаил Васильевич Тихонов, оказали местные власти, поскольку союзным органам было не до этого. В один прекрасный момент эвакуированным выдали около тысячи ордеров на уплотнение. А это значит, что и кинематографистов удалось расселить по домам и квартирам. Далее. В пути во время бомбежек из-за болезней многие потеряли своих детей. Ну а тех, что стали теперь алмаатинцами, устраивали в пионерлагеря. Под натурные съемки были отданы кинотеатр «Алатау» и прилежащая к нему территория, а у циркачей для укрытия реквизита студия купила шапито. Там, под его куполом, занимался комбинированными съемками известный всем нам режиссер-сказочник Александр Птушко, и первый заказ на них поступил от «Тулегена Тохтарова».

— В 1942 году в Алма-Ату, — писала в своих дневниках автор оперы «Двадцать восемь» Газиза Жубанова, — потоком шли эшелоны с ранеными. Под госпитали были оборудованы многие школьные помещения. Пионеры объявили фронтовиков своими подшефными, и мы буквально дневали и ночевали в госпитальных палатах.

Вспоминают и то цоксовцы, как однажды срочно потребовали, чтобы жильцы так называемой четвертой гостиницы срочно освободили свои номера. Не для расселения, как думали все. Оказалось, в маршевом порядке прибывал состав с ранеными офицерами, которых там, на месте боев, не смогли перевязать. Их, конечно, приняли, но попавших в беду было так много, что медпункт буквально валился от усталости. Страдающим тут же оказывали необходимую помощь и тут же оперировали. Не хватало рабочих рук, и тогда цоксовские актрисы пошли делать перевязки и размещать несчастных. Помощь их была как нельзя кстати, а за это время на Медеу, в доме отдыха «Х лет Казахстана», был организован госпиталь.

Одним из самых популярных фильмов той поры был «Секретарь райкома» режиссера Ивана Пырьева. Материал для него едва ли не в самом начале войны предложил Иосиф Прут.

— К моменту приезда в Алма-Ату, — рассказывал Иосиф Леонидович, — я в качестве военного корреспондента успел побывать в партизанском отряде, и у меня был готов сценарий. Многое мне подсказал там командир отряда, который только что был секретарем райкома. В сценариях, как всегда, а уж в этих обстоятельствах тем более ощущался голод. Сделанное мной тут же отдали Пырьеву, и он снял картину с Василием Ваниным и Мариной Ладыниной в главных ролях. Работу над фильмом я частично пронаблюдал, а вот увидел его уже в воинских частях. Помню, в ожидании показа его стал было рассказывать ребятам, что сценарий написан мной, а сыграли его лучшие мои друзья. Но бдительный старшина прекратил «эти разговорчики» и прописал мне два наряда вне очереди. А когда все-таки все прочли в титрах мою фамилию, я сказал, что я — это не я, а какой-то однофамилец. Узнав все, как есть, командир очень извинялся за старшину, но добавил, что «он правильный, и если бы таких побольше, то порядок был бы покрепче».

Подготовкой сценариев занимался сценарный отдел ЦОКС. Это едва ли не самый ответственный участок, и состав его был смешанный. Там работали Михаил Зощенко и Мухтар Ауэзов, Виктор Шкловский и Габит Мусрепов, Константин Паустовский и Ахмет Хусаинов, Лина Войтоловская и Абдильда Тажибаев. Кстати, именно Лину Львовну и подселили к Тажибаеву. Муж ее, профессор ВГИКа Илья Вениаминович Вайсфельд, рассказывает:

— Я приехал в Алма-Ату зимою, вошел в дом Тажибаевых, и Абдильда встретил меня так, будто мы знакомы с ним с детства. Как будто мы были в одной комсомольской ячейке. Никаких расспросов, предварительных разговоров. Помню, зашел в большую комнату, там на ковре сидел какой-то его большой друг-силач (потом я узнал, что это был Хаджи-Мукан) и складывал песни. Я познакомился с матерью Абдильды. Простодушная на первый взгляд, она была глубоко интеллектуальным человеком, знала арабский язык и обладала богатой библиотекой. И хотя моему семейству была отведена отдельная комната, фактически все они жили единой семьей. Я был корреспондентом газеты Карельского фронта «В бой за Родину», и Лине Львовне нужно было самой кормить двоих наших детей. Конечно, она зарабатывала тем, что писала по договору рассказы для радио, пока ее не взяли на студию. И я, естественно, безумно волновался за нее и малышек. Но то, что я ощутил в доме Абдильды, я назвал бы спокойным, нерассуждающим, просто очень сердобольным казахским гостеприимством. И не гостеприимством даже — общностью.

Хочу привести еще один пример — мне рассказала об этом Лина Львовна. Она как-то вышла из дома и вдруг видит: идет по улице в очках шатающийся, качающийся от голода, исхудавший весь Сергей Ермолинский, по сценарию которого был создан в свое время фильм «Поднятая целина», а сейчас здесь только что закончились съемки написанной им в соавторстве с Габриловичем «Машеньки». Она к нему, а он говорит: «Я из лагеря!». Он был посажен туда, оказывается, за то, что хранил архив Михаила Булгакова. Конечно же, Лина Львовна привела его к себе, тут же нашлась тарелка супа. Дом Тажибаевых оказался первым, где теплотой казахской земли был обогрет высланный сюда изгой. И он, как я знаю, далеко не единственный. Когда я думаю об этом, то не просто преисполнен благодарности, я ощущаю всех нас немножко алмаатинцами. А может быть, и множко.

Военное время накладывало на жизнь свой отпечаток. Рядом с радостями и удачами шли беда и безвозвратные потери. Вместе с известиями о положении на фронтах приходили и похоронки. Каждый считал тогда своим долгом сделать все возможное для приближения победы.

— К нам часто прилетал с фронта Константин Симонов, — рассказывал уже упомянутый нами директор студии Тихонов. — Мы заставили его срочно после «Парня из нашего города» закончить второй сценарий — «Жди меня». Я не дал отдохнуть даже режиссерам Александру Столперу и Борису Иванову, и они быстро сняли картину, которая получила большое одобрение фронтовых зрителей.

Почетным гостем проходившего в Алма-Ате I Международного кинофестиваля «Евразия» была народная артистка СССР Лидия Смирнова, которую до сих пор помнят еще как Шурочку из фильма «Первая любовь». А в картине «Парень из нашего города», что снималась на ЦОКС, она сыграла Варю.

— Здесь, — вспоминала Лидия Николаевна, — в здании нынешнего Центрального концертного зала, где находились киностудийные павильоны, работали мы в ночные смены, мечтая хотя бы о стакане чая. Мы знали, что фильм наш нужен там, на передовой, и поэтому отдавались делу без остатка. Посмотреть, как идут съемки, приезжал с фронта Симонов. С экрана должно было звучать его знаменитое «Жди меня, и я вернусь», и я читала эти стихи в настоящем госпитале, располагавшемся в 33-й алма-атинской школе. Съемки шли именно там, и тогда я увидела, что такое раненые бойцы — один без руки, другой без ног, сплошь перевязанные, кто-то аплодирует обрубком о руку другого. Сцена эта есть у нас там такая. И вот представляете, вышел фильм, и я получаю письмо: маме вручают похоронную на сына Васю, а он в нашей картине улыбающийся. «Может, он не погиб?» — спрашивает она. И действительно, я тут же пошла в этот госпиталь, разыскала Васю, и оказалось, что он тоже ничего не знал о своих. Считал, что их нет в живых.

— Работали много и интересно, — продолжала Лидия Николаевна. — Фильм «Она защищает Родину» про партизан снимали на Медеу. И до сих пор мне кажется символичным, что русский лес, где прятались народные мстители, мы снимали в горах Заилийского Алатау. Жили мы сначала в гостинице «Дом Советов». Было тесно и трудно, стояли в очереди за черными галушками, продавали вещи. Одна раковина на целый этаж, готовили на плитках, когда было электричество. Блистательный актер Николай Мордвинов прекрасно вязал, например кофты, а Александр Птушко делал ботинки на деревянных подошвах, которые сейчас, оказывается, стали модными. Это был побочный заработок. С нами много работало алмаатинцев. Многие были тогда мальчиками и девочками, потом они стали мастерами своего дела. Жив еще доктор, который спасал нас от тифа, хотя не во всех случаях это удавалось. Но спасибо, остальные благодаря доброму приему выжили. И конечно, все мы испытываем бесконечную благодарность тем, кто сердечно обласкал нас в такой трудный для всей страны час.

У Лидии Николаевны с Казахстаном, как и у каждого, кто попал сюда в эвакуацию, связано много личного. Здесь пережила она большое горе, получив извещение о гибели мужа Сергея Добрушина. Здесь сразил ее жестокий тиф, из-за которого умерли артисты Софья Магарилл, Борис Блинов и Николай Черкасов-Сергеев. Здесь свела судьба ее с замечательным оператором Владимиром Рапопортом, с которым впоследствии они поженились. Здесь снялась она в шести фильмах, среди которых сделанная уже в наши дни лента «Возвращение сына», чья героиня, потеряв в войну ребенка, берет на воспитание казахского мальчика. И наконец, здесь после вручения премии за вклад в евразийское киноискусство в одном из пригородов Алма-Аты Лидии Николаевне презентовано в ее собственное владение два гектара казахстанской земли.

Рядом со Смирновой в гостинице жил вместе со своею женою Сергей Прокофьев. Он приехал сюда весной 1942 года по просьбе Эйзенштейна, чтобы написать музыку к его «Ивану Грозному».

— Замечательный композитор, — вспоминал ведущий музыковед нашей республики Борис Григорьевич Ерзакович, — Сергей Сергеевич много выступал в госпиталях, на шефских концертах, сборы с которых шли в Фонд обороны Родины, детским садам, раненым. Ну и, конечно, приходил в Союз композиторов на прослушивание новых сочинений своих коллег, в том числе и казахстанских — Евгения Брусиловского, Бахытжана Байкадамова, Ахмета Жубанова, Мукана Тулебаева. Народным комиссаром торговли был тогда добрый и образованный Ильяс Омаров, и раз в месяц союз обращался к нему за необходимыми товарами. Без проволочки он подписывал распоряжение Госторгу: «Продать за наличный расчет 20 пар нижнего белья, полтонны колесной мази, тонну пеньковой веревки...» Затем эти товары успешно обменивались в колхозах и совхозах на муку, картофель, рыбу — блаженной памяти маринку! И все это по-братски делилось между семьями композиторов. Как и всем, Прокофьеву отвешивали в наволочку муку, и он, присев на корточки, отбирал себе все, что было можно. По всему его виду было понятно, что это доставляло ему большое удовольствие.

Надо сказать, что именно здесь Сергей Сергеевич, работая над музыкой к фильму, а также над оперой «Война и мир» и балетом «Золушка», написал еще и казахскую оперу «Хан Бузай» по мотивам народных сказок и собранных Затаевичем казахских песен и кюев. Но работа эта, к сожалению, затерялась в лабиринтах сложного ХХ века, и хотя бы следы ее следует, наверное, поискать.

Ни днем ни ночью не прекращалась жизнь на ЦОКС. В главном и единственном тогда павильоне строились декорации Успенского собора для фильма «Иван Грозный», под Каскеленом возводились крепостные стены Казани. Изготовляли из фанеры бутафорские танки и самолеты, одна за другой выезжали в экспедиции на так называемые натурные съемки. А едва выдавался просвет времени, цоксовцы отправлялись в госпитали на встречи с ранеными бойцами, выступали перед ними со своими концертными программами.

В то время искусство много делало для фронта. В действующих частях постоянно выступали концертные бригады. Не раз в Панфиловской дивизии бывали Елубай Умурзаков, Куляш Байсеитова, Урия Турдыкулова, братья Абдуллины. Постоянно ездила со своей танцевальной программой Шара Жиенкулова. На самых тяжелых участках фронта, в том числе и под блокадным Ленинградом, работала Роза Багланова. А когда в 1944 году открылся Театр оперы и балета имени Абая, где после спектаклей проводились так называемые ночные концерты, их вел Юрий Померанцев.

Одним из организаторов бригад для госпиталей был артист Каздрамы Капан Бадыров. Тот самый, что сыграл в первых киноновеллах.

— Кого только мы тогда ни привлекали, — рассказывал он, — Жарова и Блинова, Чиркова и Орлову, Целиковскую и Кадочникова. Да и вообще, приехало столько мастеров культуры, писателей, поэтов, художников, музыкантов, что глаза разбегались. Я буквально был счастлив, когда видел на сцене нашего оперного великую Уланову в «Жизели» и «Бахчисарайском фонтане», наблюдал, как работает Завадский, слышал выступления Маршака, Симонова, Паустовского, попадал на съемки Эйзенштейна, Пудовкина, братьев Васильевых, общался с Марецкой, Черкасовым, Крючковым. Ни одна академия не в состоянии дать то, что получил я от них. Это была творческая зарядка на всю жизнь.

Пребывание москвичей и ленинградцев в Алма-Ате было очень полезно для казахского кино. На факультетах эвакуировавшегося в Алма-Ату ВГИКа учились казахские студенты, слушая лекции Эйзенштейна, Пудовкина, Герасимова и других. Была открыта казахская киношкола, руководил которой Григорий Львович Рошаль. Сотрудничая с известными мастерами, выросла творческая молодежь — актеры, режиссеры, операторы. Подготовлены были работники среднего звена — гримеры, монтажницы, бутафоры, пиротехники.

Сразу после школы, окончив краткосрочные курсы водителей, села за руль Раиса Аранышева. Первый рейс, который она совершила, стал для нее знамением судьбы. Ей нужно было встретить и развезти прибывших поездом ленфильмовцев. Одним из пассажиров ее оказался замечательный оператор Михаил Федорович Аранышев, которому эта шустрая девочка так приглянулась, что вскоре он к ней посватался, и в результате казахская кинематография получила целую династию классных специалистов. Оставив баранку, Раиса Дмитриевна переквалифицировалась в гримеры — благо были такие учителя, как Дмитрий Дмитриевич Горюнов, с которым ей посчастливилось работать у самого Эйзенштейна в «Иване Грозном». А потом уже, в процессе жизни, она обучила своему художническому искусству других, кто помоложе.

После девятого класса пришла на ЦОКС Елена Евгеньевна Белоконь и здесь на съемках фильмов про войну обрела не женскую вовсе профессию пиротехника. Именно профессия эта и определила ее личную судьбу — Елена Евгеньевна стала избранницей человека необычайного. Это был Петр Александрович Юманков, начальник оружейно-пиротехнического цеха «Ленфильма», чуваш по национальности, в недавнем прошлом адмирал Северного флота. Естественно, из репрессированных. При всей своей незаслуженно исковерканной героической жизни он был очень нежным, даже, наверное, сентиментальным человеком. В уголочке студийного двора несколько сотрудников ЦОКС посадили помидоры и цветы. Съемки картин велись часто вне студии, транспорта не было, ходить приходилось далеко.

— А Петр Александрович, — вспоминала Елена Евгеньевна, — всегда хотел чем-то нас удивить. Однажды он побежал спозаранку на рынок, накупил овощей. Огурцы положил на землю к каждому кустику, а помидоры ниточками к стеблям прикрепил. Вечером мы уходили — ничего не было. А утром смотрим — тут зеленые и красные красавцы! Мы совершенно были потрясены: как же так? А потом уж разглядели, что все это специально сделано. Очень, конечно, смеялись. Приятно все-таки!

Но шутки, как говорится, шутками, а понаделали супруги-пиротехники немало. Чего только ни взорвали, чего ни сожгли! Тут и танки сгоревшие, и дома, на воздух взлетающие, и спаленный замок в «Котовском». Фильм «Нашествие» вообще снимался в Калинине, когда в городе шли еще боевые действия. Его попросту бомбили. Немцы летели с этой целью на Москву, но к столице их не подпускали, и они отыгрывались здесь. А за то, что на глазах у большого скопления высокой публики и просто любопытствующих единым дублем эффектно взорвана была крепостная стена для эпизода «Взятие Казани» в эйзенштейновском «Иване Грозном», Юманков был награжден даже орденом «Знак Почета». Петр Александрович так до последнего дня и работал здесь. Созданный им на «Казахфильме» оружейно-пиротехнический цех считался очень сильным в Союзе.

Многие из цоксовцев — Владимир Файнберг, Михаил Аранышев, Вячеслав Левицкий, Павел Зальцман и другие — насовсем остались в Алма-Ате после того, как все разъехались по домам. Нужно было помочь дальнейшему укреплению казахстанской кинематографии.

Живые судьбы — живая история. Но и она уже уходит от нас, отдаляется. Мы думаем о том временем с благодарностью, и спасибо тем, кто делал его. Живя трудно и драматично, они оставили для будущего свои замечательные кинотворения и не менее замечательные уроки дружества и братства. Той высоты человеческого духа, о которой едва вышедший из-под репрессий ленинградский художник Всеволод Воинов, работавший тогда в «Иване Грозном» с Сергеем Михайловичем Эйзенштейном, написал в своем сонете так:

... Изведать вновь хочу

все радости свободы,

Дыханью и красе

всегда живой природы,

Как было некогда,

предаться целиком,

Гореть всем существом

в том сладостном волненьи

Работы творческой,

в едином устремленьи,

С которым я

когда-то был знаком.

Людмила ВАРШАВСКАЯ
по материалам Казахстанской правды