Когда воротимся мы в Портленд

Еще один рассказ из "запасников". С его героями случился редкий (для меня, как автора) случай... они ожили настолько, что "сломали" задуманный мною сюжет и... концовка оказалась неожиданной для меня самой. Я-то обожаю хеппи- енды!

- Ты такоооой… - Наташка тянет «о» как жвачку, выдувая из нее пузырь - паузу.

- Какой? - мысленно поторапливаю я ее. - Хороший? Добрый? Смелый? Ты даже представить себе не можешь - какой я.

- Ты, Димочка, настоящий друг! - надутый пузырь лопается, опадая куцыми ошметками. - Чтоб я без тебя делала…

Ага, друг. Скажи еще – друг семьи. Что б ты без меня делала? Не знаю… Может быть, давно бы убила своего мужа…

Последние семь лет я курсирую в территориальных водах вдоль скалистых берегов, задраив люки и осторожно высунув перископ, днем и ночью охраняя свою тихую гавань от бурь и вражеских крейсеров. И лишь изредка захожу в порт, чтобы заправиться, а потом снова ложусь на дно.

- Знаешь, Димыч, мне кажется, что у Генки снова кто-то появился… - опускает ресницы Наташка. Она обреченно наклоняет голову и перекидывает каштановую волну вперед, будто подставляя шею под нож гильотины. - Он снова пропал, Дим. Ничего не сказал, не позвонил даже. Все как обычно. Если ты что-нибудь знаешь, скажи…

Татка долго и бестолково роется в сумочке. Платок носовой ищет, что ли? Меня в качестве жилетки ей мало… Ничего не найдя, Наташка вешает сумку на спинку стула и замирает как йог, впавший в транс. Глаза ее опрокинуты вовнутрь, а указательный палец медленно накручивает спираль темной прядки.

Знаю, появился. Вернее, появилась. Уже полгода как. Говорят, женщины это спинным мозгом чуют. Но у Татки, видимо, спинномозговое обоняние развито слабо, раз она только сейчас унюхала.

- Нет, Татка, - убедительно лгу я, накрывая побелевшие костяшки тонких пальцев, судорожно сжатых в кулак, своей ладонью. Гильотина вхолостую клацает в нескольких сантиметрах от Наташкиной шеи. В темном бездонье ее глаз солнечным бликом мерцает надежда. - Тебе показалось. У нас с Пиратом друг от друга тайн нет. Он давно перебесился. Генка любит тебя и сына и ни на кого вас не променяет, я точно знаю. Но, знаешь… у любого нормального мужика есть маленькие секреты от жены. Может, Пират на остров поплыл, понырять. Он же заядлый дайвер.

Мимо нас флагманским линкором проплывает официантка. Выдающаяся верхняя палуба подавальщицы мерно колышется в белоснежной пене кружевного фартука. Я непроизвольно оборачиваюсь, дабы прикинуть ширину кормы красавицы. Наташка ехидно кривит улыбку:

- И у тебя есть секреты от жены, Димыч?

Еще бы… Конечно, есть. Огромный такой секретище.

- Конечно, есть. - Покаянно киваю я. - Алина не знает, что мы с тобой сейчас тет на тет кофе пьем и мороженное трескаем.

- Ну… тоже мне секрет. - Улыбается ожившая Наташка. - Ты мне как брат. Она высвобождает руку из-под горячего пресса моей ладони и снова тянется к сумочке. На этот раз она извлекает оттуда помаду и пудреницу. О, женщины…

Мы с Наташкой сидим в «нашей» кафешке, которая раньше называлась «Веселый Роджер», на берегу Хрустальной бухты. Вообще говоря, бухты как таковой давно нет: правый мыс напрочь срезан, а берега залиты бетоном. За последние десять лет все здесь изменилось до неузнаваемости. Сразу за бетонкой, там, где раньше была ореховая аллея, пасется шумное стадо железных жирафов, таскающих в зубах серые плиты для элитных домов. Справа от нас - круглая спина аквапарка, местного монстра – карманопотрошителя.

В это кафе мы когда-то приходили дружной компашкой, сбежав с уроков. А после окончания девятого класса я привел сюда Наташку, чтобы в романтической обстановке объяснится ей в любви, а заодно похвастаться близким знакомством с самим Пиратом. Генка Корсанов по кличке Пират был старше меня на целых два года, но ни капли не задавался. В детстве он частенько приходил нам в гости со своей мамой - по-соседски, пить чай. Генкина мама почему-то считала, что я «хорошо влияю» на ее непослушного сына.

На тот момент Генка - вместе с двумя такими же лохматыми и небритыми парнями, как он сам - лабал по вечерам в «Роджере» на гитаре. Полыхая глазами и сверкая зубами, Корсанов рычал пиратские песни. Получалось у Генки классно! Цыганский темперамент, унаследованный им от бабки, хлестал из Пирата как из брандспойта:

Когда вор-р-ротимся мы в Пор-ртленд
Мы будем кр-р-ротки как овечки,
Но только в Пор-ртленд вор-р-ротиться
Нам не пр-р-ридется никогда…

Слушая его, хотелось орать «Карррамба!», хлестать ром стаканами и брать суда на абордаж. А Наташка, восторженно растопырившая глаза на Генку, казалось, готова была сию минуту сдаться ему в плен.

А потом Генка подошел к нам

- Почему вас прозвали Пиратом, а не Корсаром - а, Гена? Ведь у вас фамилия Корсанов, это мне Дима сказал… - неожиданно затараторила Татка, хотя обычно она смущалась в присутствии незнакомых людей.

- Видите ли, в чем дело, барышня, - с улыбкой разъяснил Генка, снимая пиратскую треуголку – Корсарами называли наемных пиратов, которые имели, как сейчас выразились бы, «крышу». Корсары вступали в сговор с властями какого-нибудь государства и грабили только суда противников этой страны, не трогая дружественные корабли. А пираты не подчинялись никому, грабя и убивая всех подряд и ни перед кем не отчитываясь.

- Аааа, тогда поня-я-тно. - Встрял в разговор я. – Значит тебе никто не указ, да, Генка? И ты можешь взять на абордаж судно дружественной тебе страны?

- Ага! Я даже могу увести у лучшего друга его девушку! Я же Пират. Мне закон не писан. Шучу, шучу… - Засмеялся Генка, протягивая мне руку. – До встречи!

Через два месяца Татка, краснея и смущаясь, призналась мне в страстной любви.

К Генке.

Свежий бриз восторга резко сменил направление, обдав мою шхуну солеными брызгами, а пиратский корвет под всеми парусами полетел к тихой семейной гавани, под аккомпанемент ликующего Пирата:

Любите, девочки, простых романтиков –
Отважных летчиков и морякоооов!
Бросайте, девочки, домашних мальчиков,
Не стоит им дарить свою любооовь…

Рангоут моего судна был сломан пополам, реи и такелаж превратились в груду обломков, рваные паруса клубились по палубе грязными облаками. Я лег в дрейф, сдавшись на милость попутному ветру. Через несколько лет скитаний мой потрепанный корабль причалил к острову по имени Алина. Это было спасением.

…Я знаю, о чем Наташка сейчас думает. Обо мне.

«Бедный Димочка… Ты думаешь, что я ничего не вижу. Но я знаю, что ты всю жизнь любишь только меня, одну меня. Такая любовь не может не вызвать восхищения и благодарности. Для тебя самое главное, чтобы я была счастлива, чтобы у меня все было хорошо, да? Это в наше-то циничное время… Ты такой робкий… даже ни разу не попытался меня поцеловать. Жаль! Ты мне очень нравишься. А Генка… что Генка? Я слишком долго считала его непризнанным гением, а сейчас понимаю, что он всего лишь самовлюбленный негодяй, махровый эгоист и бабник. Но я люблю этого мерзавца, люблю… и никогда никому не отдам!»

Судя по тому, как эротично Наташка облизывает губы, глядя мне в глаза, и как ободряюще улыбается, мне давно нужно перейти в наступление. И очень может быть, что тогда наши теплые дружеские отношения легко перейдут в горизонтальную плоскость.

Море дохнуло на нас прохладой. Я мысленно обращаюсь к Татке... к своей первой любви.

А теперь слушай сюда, девочка. Я больше жизни люблю свою жену и дочерей. Я готов грызть землю, лишь бы им было хорошо. Когда-то Пират отнял у меня любимую девочку. Потом он захотел забрать у меня жену...

Тело Пирата уже три дня лежит на дне Голубой бухты, придавленное двумя большими камнями. Он погиб от баротравмы легких. Маленькая дырочка в акваланге может стоить человеку жизни. Дайверы часто погибают подобным образом. Дня через два я случайно найду его…

Какое горе, какой ужас! Такой молодой… Такой красивый…

Когда-то Пират считал меня лучшим другом. Я тоже думал, что он мне друг. Десять лет тому назад...

- Дай мне его гитару, Татка…

Когда воротимся мы в Портленд
Клянусь, я сам взбегу на плаху.
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.