Откровенные мысли женщины о наготе

«Как раздевание для роли Елены Троянской в лондонском театре изменило мое отношение к собственному телу».

Британская актриса и журналист Лу Брили (Молли Хупер в сериале «Шерлок») опубликовала свои размышления на тему, которая многих пугает. В спектакле «Троянки» ей пришлось раздеться догола перед зрителями, и этот опыт помог ей переосмыслить отношение к самой себе. Люди стесняются даже обсуждать телесное, а полностью принять себя удается немногим, и собственное тело незаслуженно становится источником страхов и комплексов.

Октябрь. Вечереет. Идет вторая неделя репетиций «Троянок», современной версии трагедии Еврипида, в которой я жадно играю три разных роли. Кассандру (безумную прорицательницу — я тинейджер в полосатой красно-белой пижаме), Андромаху (вдову самого титулованного солдата в городе) и Елену Троянскую («лик, что тысячи судов гнал в дальний путь»).
Я стою в грязном офисе в старом здании BBC на Мерлибон Хай Стрит. На полу — грязные голубые ковры, а на потолке — огромные грязные лампы дневного света. Кроме меня здесь еще шесть людей. Все они одеты — я в полотенце, которое скоро упадет на пол. Никто еще не знает, но на мне нет трусов.

Вчера в этой сцене я была топлесс, но оставила на себе леггинсы. Никогда в жизни мне столько не смотрели в глаза.

• Сегодня я решила идти до конца. Пока я жду своей очереди, я ощущаю абсолютно первобытное чувство страха и неправильности происходящего, которое начинается буквально между ног. Кристофер Хейден, наш режиссер, думает, что я не осмелюсь полностью раздеться до самого спектакля. Но я знаю, что если буду все время репетировать в штанах, то уже никогда не смогу их снять. Я просто хочу с этим покончить.

Полотенце падает. Я не смотрю вниз. И надеваю трусы задом наперед. Потом мы шутим, что там, где сидел Крис, прямо на линии огня, я сказала сесть моему папе, когда он придет на спектакль. «Привет, пап», — машу я пластиковому стулу, чувствуя тошноту, — «Привет».
По пути домой я пишу своему другу Мэтью из Моркама и рассказываю, что сегодня произошло. Он пишет в ответ: «Так плохо потом уже не будет». Я ему не верю ни на секунду. Я не чувствую облегчения, я не чувствую себя смелой, я чувствую себя воробьем, который врезался в стеклянные двери. Но оказалось, что он был прав.

«Вчера я видел лобковые волосы @louisebrealey. Спектакль тоже был хороший», — твитнул критик из журнала What’s on stage на следующий день после премьеры «Троянок». За последние две недели много других людей видели мои лобковые волосы, помимо этого милого человека, хотя никто из них пока не поделился опытом в соцсетях. На самом деле, за последние две недели мой лобок видело больше людей, чем за последние двадцать лет.

Когда я впервые прочитала сильный, остроумный сценарий Кэролайн Берд и увидела авторскую ремарку: «Елена роняет полотенце, она не спешит одеться», я почувствовала себя немного нехорошо и подумала, будет ли сцена иметь такое же воздействие без наготы. Но полотенце Елены Троянской — это не просто полотенце, это перчатка. Она бросает ее, чтобы смутить своего смертельного врага, чтобы показать: несмотря на то, что ее жизнь в опасности, она не собирается сдаваться без битвы. Важно, что ее нагота также позволяет зрителям увидеть, какой смелой, какой прекрасной она себя ощущает. Эта сцена не о лобковых волосах. Она о силе.

Но все же. Мысль о том, чтобы стоять голой где-либо перед людьми, до смерти меня пугала. Мысль о том, чтобы стоять голой в моей собственной спальне перед кем-то, кто хочет заняться со мной сексом, до смерти меня пугала.

• Стоять голой в театре размером с продуктовую палатку, в пяти футах от зрителей, изображая Елену Троянскую, самую прекрасную женщину на свете? Это казалось действительно плохой идеей.

«Но ты же актриса!», — сказала моя лучшая подруга, когда я рассказала ей, что боюсь. «Да», — ответила я, — «Актриса, а не стриптизерша». Я занимаюсь этим уже десять лет, и я ни разу не доходила даже до нижнего белья. Это не то, на что ты подписываешься, получая членство в Британской ассоциации актеров. (Хотя я вспоминаю, что мои голые ягодицы однажды были так сильно прижаты к замерзшей стеклянной двери — в ужасной вещи с Мартиной МакКатчен — что стекло разбилось, и я порезала задницу).

• «Но ты же худая!», — настаивала она, — «Тебе не о чем беспокоиться». Ага. Старая история. Худые женщины не стесняются своего тела. У худых женщин нет целлюлита или паутинки вен, или коленок, которые всегда кажутся грязными. Худые женщины не боятся раздеться на публике. Потому что они худые.

У меня псориаз. Мои живот и спина покрыты красными шелушащимися пятнами, немного похожими на экзему. Это не заразно. У многих людей он есть. Но это некрасиво, и он оставляет после себя странное подобие леопардового принта на коже, когда соблаговолит пройти. С шестнадцати до восемнадцати лет я была покрыта коркой от ключиц до икр. (Она вернулась с возмездием, когда я тосковала по дому во время своей первой работы на телевидении, трехгодового контракта с Casualty. Гримеры сериала фотографировали ее для своих подборок. Отчаянно желая уйти, я пошла к начальнику и подняла кофту. Уверена — перед ним впервые разделись, чтобы потерять работу).

Как у тысяч других женщин, и тысяч мужчин, у меня есть растяжки. Однажды во время летних каникул я выросла на четыре дюйма, а кожа на моей тринадцатилетней попе не была к этому готова. С тех пор у меня остались белые полосы, которые окружают края бедер как тропинки. Обычно я о них не задумываюсь. Но обычно я не оказываюсь голой на публике.

В сериале BBC «Шерлок» я играю Молли Хупер, неловкую влюбленную мышку из морга с бантиком от рождественского подарка в волосах. Не Ирэн Адлер, похожую на кошку-доминатрикс c четко очерченными красными губами и безукоризненной задницей. (Я чуть не стала дублером для Ирэн на читке для «Скандала в Белгравии», но в великий день Лара Пулвер все-таки оказалась свободна).

• Когда ты играешь на телевидении, ты обязан думать о своей внешности объективно. Это бережет время и спасает от разочарований, потому что тебя берут на роли, которые подходят к твоей внешности. Так что я очень рано запомнила, что я не «красива, как с картинки». Я «обыкновенная девчонка» и «немного странная».

Но театр — это другой мир. Актеры притворяются на сцене, публика притворяется на своих местах, и если все перестанут быть скептиками всерьез и надолго, то вместе мы можем создать нечто потрясающее. В театре я могу быть девятилетней девочкой на качелях, я могу быть помешанным на сексе подростком в туфлях на платформе, я могу быть родом из Сандерленда.
Поэтому в театре я могу быть Еленой Троянской, прекраснейшей женщиной на свете. Мой 69-летний друг Джордж, не зная, что мы делаем современную версию греческой трагедии, попытался помочь: «Все будет хорошо, на тебе ведь будет маска».

В итоге все действительно было хорошо. Я осознала, что играть Елену Троянскую было бы невозможно, это все равно, что играть архетип женщины. Так что я избавилась от фамилии. В своем воображении я просто обычная Елена.

• Ужастики безумно пугают меня, но я очень их люблю. С актерской игрой то же самое: это пугает меня, но страх заставляет меня чувствовать, он заставляет меня чувствовать себя живой. И когда ты кричишь до одури, ты точно не умер. Перспектива стоять перед людьми без одежды и отлично себя в связи с этим чувствовать казалась чуждой, ужасающей и абсолютно головокружительной.

Я правда хотела знать, каково это — быть такой женщиной. Не псориазной шестнадцатилетней девочкой, которая смотрела в зеркало и видела Поющего Детектива. Не румяной студенткой, которая провела все три университетских года с кофтой, обвязанной вокруг талии, чтобы спрятать свою задницу. (Это были темные времена джинсов с завышенной талией). И не актрисой, которая на прошлой неделе, наконец, выбросила две книги о целлюлите. Не ею. Не мной.

Вчера вечером пожилая зрительница спросила меня после спектакля, не кажется ли мне, что я потеряла что-то ценное, позволив людям увидеть мое тело. Я не знала, как ей ответить, но это заставило меня задуматься. На самом деле, я приобрела намного больше, чем потеряла.

• Я стояла там каждый вечер, абсолютно голая, и люди пялились, или хихикали, или ахали и отводили глаза, а я чувствовала себя нормально. Я чувствовала себя хорошо. Я даже чувствовала себя смелой и прекрасной. Однако, я чувствую себя немного неловко в связи с тем, как я к этому пришла.

Выставление себя напоказ 75 незнакомцам за вечер побудило меня много думать о том, что психолог Сьюзи Орбах называет «страх тела», голосок в голове, который говорит, что твое тело недостаточно хорошо, но если ты купишь этот крем, съешь это или сделаешь это упражнение, ты будешь выглядеть как Рианна и станешь счастливой. Мысль о том, что чтобы быть красивой у тебя должно быть строго определенное тело: кожа без пор, бесконечные ноги, сиськи, которые не пролезут в бокал для шампанского.

Я отрастила волосы подмышками специально, потому что хотела быть голой на своих условиях. Или это было нечто, за чем можно спрятаться. Или я хотела показать, что можно быть красивой с волосатыми подмышками. Я не знаю, честно. Дело в том, что женщинам кажется, что у нас есть выбор в вопросе бритья, но на самом деле его нет. Нет. Это не похоже на настоящий выбор. Это выбор между тем, чтобы выглядеть нормально и вызывать у большинства потенциальных любовников тошноту. Все мужчины, кроме одного, кому я говорила об этом, были откровенно в ужасе. Мой бывший сказал «это отвратительно, ты выглядишь как Минотавр». Он забавный человек. Я нервничала из-за этого. До последней минуты я не была уверена, что не сбрею все в тайном душе за держателем рулона в туалете театра Гейт перед пресс-показом. Но случилась странная вещь: мне начало это нравиться. Если вы можете видеть одновременно волосы подмышками и мои лобковые волосы, это выглядит здорово — как будто они гармонируют. Как шляпа и перчатки. Как будто так и должно быть.

Мы все знаем, что выбеленные, эпилированные, напудренные, подкрашенные, тонкие, отфотошопленные люди, которых мы видим каждый день — не настоящие. Это не то, чем мы являемся. Это не то, чем мы должны быть. Это глупость. Но это коварная глупость. Сложно не хотеть выглядеть, хм, лучше. И, как актриса, я часть проблемы. Актеры — иллюзионисты. Нам кажется, что мы должны ими быть; мы получаем работу в соответствии с тем, как мы выглядим. Я знаю, с какого ракурса я выгляжу лучше. Этот ракурс я показываю фотографам. Этот ракурс я показываю на фото к этому тексту.

• Я не хочу, чтобы девушки, которые берут с меня пример, потому что я феминистка и снимаюсь в сериале, который они любят, чувствовали, что они недостаточно хороши. Так что я должна была встать на сцене как Елена Троянская, со всеми недостатками, и рассмеяться в лицо телесному страху и телесному фашизму. Но я не смогла, я не была настолько храброй.
Я знала — чтобы решиться на это, я должна сделать финт ушами. Я должна лечить свой псориаз стероидами и надеяться, что они сработают, я должна попытаться затонировать свои бедра, и, если освещение будет как в вагоне метро или примерочной, у меня не будет шансов.
В итоге это вылилось в выщипывание и выдергивание, четырнадцать часов на тренажере, а также мне пришлось накачать мяч для фитнеса, который когда-то давно мама подарила мне на Рождество. (Я открыла коробку, и оказалось, что в набор входила бесплатная видеокассета с упражнениями.)

За полторы минуты, которые требуются, чтобы переодеться из потерявшей рассудок рыдающей Андромахи в Прекрасную Елену, наш помощник режиссера Джесс наносит мне на спину масло настолько неэротично, насколько это возможно, пока я размазываю по своим шрамам косметику и налепляю тушь.

• С каждым разом становится проще. Я не знаю, видят ли зрители линии на моих ногах, и леопардовые пятна на моем животе, и ямки на ягодицах. Но чем больше раз я встаю там, тем более естественно быть обнаженной и не смущаться, тем больше я приближаюсь к смелости Елены, тем меньше меня волнует, могут ли они это видеть. Может быть, однажды я даже посмотрю вниз.

А еще однажды мне надо сказать папе, что в этом спектакле я раздеваюсь. Он придет завтра. «Привет, пап, если ты это читаешь. Привет. Не волнуйся, я скажу тебе, когда закрыть глаза».
Все остальные — можете рискнуть.