Какая она - любовь?

Пятнадцатилетний Гошка подошел к своей маме Жене с вопросом:
- Мам Жень, нам тут сочинение писать надо по русишу: «Тема любви в произведениях русских писателей».

Я, конечно, скачаю из нета что-нибудь, но мне просто интересно: а вот как ты любила моего отца? По-настоящему?
- Ой, Гош, — рассмеялась Женя, — кто ж тебе объяснит, что такое настоящая любовь.

Каждый ее по-своему понимает.
- Расскажи про вашу жизнь с папой, — попросил Гоша серьезно.9
Какая она - любовь?

Женя задумалась. С одной стороны, давно стоило рассказать Гоше всю правду о его появлении на свет, тем более, что он уже с раннего детства знал, что мама Женя забрала его из роддома, где биологическая родительница Гоши быстренько подмахнула отказ и исчезла в неизвестном направлении, но с другой…

Стоит ли подростку знать о неприглядных фактах биографии его настоящих родителей?
Шестнадцать лет назад у довольно преуспевающего молодого человека Георгия заглохла машина, на которой он ехал в офис собственной компании.

Выйдя из серебристого «Лексуса», Георгий смачно выругался, пнул колесо и принялся вспоминать номер службы такси. Мобильник, по которому он попытался вызвать таксиста, тихонько пискнул и умер: вечно занятой Гоша забыл подзарядить телефон.

Гоша оглянулся по сторонам в надежде поймать частника, и тут его осенила простая мысль: офис находился рядом с трамвайным кольцом, следовательно, добраться к нему можно было на обычном трамвайчике.

Общественный транспорт Гоша в свои 33 не уважал: там противно пахло, все толкались, скандалили и требовали уступить место. На трамваях и автобусах Гоша ездил лишь в детстве, пока его папа не стал владельцем собственной компании по продаже стройматериалов, филиалом которой и руководил Гоша.

«Вспомню детство», — Гоша уже примирился с данной ситуацией и вместе с похмельными пролетариями зашел в дребезжащий вагончик.
- Передаем за проезд! – звонко крикнул девичий голосок, и Гоша остолбенел: прямо к нему направлялась девчонка лет семнадцати с такими яркими голубыми глазами и толстой золотистой косой, какие лишь бывают на иллюстрациях к русским народным сказкам.

Гоша сунул ей крупную купюру, но молоденькая кондукторша покачала головой:
- Только заступила на работу, нечем дать сдачу.
- Сдачи не надо, — прошептал Гоша.
Эту фразу он никогда не говорил ресторанным халдеям и кассирам супермаркетов, потому как деньги считать умел и делиться ими с незнакомыми людьми не спешил.

Но тут он впал в состояние ступора.
- Я насобираю мелочи и к Вам подойду, — пообещала красавица и ушла вперед.
На следующей остановке в вагон влезла толстая бабища, дыхнула Гоше в лицо чесноком, и потребовала предъявить билет либо проездной.

Тут же рядом появилась сказочная фея:
- Это мой дядя, Степановна. Из… Литвы приехал, не успел валюту обменять.
- Вижу, что не наш человек, — кивнула контролерша, — морда не совковая и одет дорого.

Пусть катается. Слышь, дядя, — повернулась она к Георгию, — ты Аленке нормальное пальто купи. А то что она вторую зиму в шубейке покойной матери ходит.

Уважь сироту.
- Я куплю! – честно сказал Гоша, готовый купить «племяннице» все что угодно. На работу он в тот день не попал, ездил, как влюбленный подросток, на трамвае и следил, чтобы его «племянницу» никто не обижал. То, что у него имеется красивая и умная жена Евгения, с которой он десять лет отсидел за одной партой в школе, а до этого пять в одной дворовой песочнице, как-то вылетело из головы.

Аленка привела Гошу в комнатку общаги трамвайного депо и рассказала, что ей только недавно исполнилось восемнадцать, что она уже два года как сирота, потому как родители ее по пьянке сгорели в собственном домишке, что никому она в этой жизни не нужна, кроме жениха Лешки, а ему еще три месяца служить в армии, что мечтает она о большой и дружной семье, где будет как минимум трое детишек и две собаки.

Через неделю Гоша перевез Аленку в съемную «трешку» с евроремонтом и спутниковым телевидением, а через два месяца, когда она сообщила о своей беременности, решил уйти от жены.

Евгения в двадцать сделала аборт, и детей уже иметь не могла. Гоша, конечно, помнил, что тогда он был категорически против пеленок и соплей, и это он настоял на прерывании беременности, но когда Аленка сказала ему, что они станут родителями, чувство вины ушло, уступив новому чувству – гордости за себя.

С Женькой он хотел объясниться в начале июня, когда та прилетала из Милана. Не успел. Вернувшийся из армии обманутый жених Леха всадил ему в печень охотничий нож.

На похороны Аленка не пошла: она в тот день тихо плакала под решетками следственного изолятора, куда поместили Леху. Для себя Алена решила: сколько б лет не дали Алексею, она его дождется железно. Потому что любит. А Георгий – так, минутная слабость.

Желание хоть раз в жизни пожить красиво, не откладывая по полгода на зимние сапоги. Желание пожрать вкусно, не кильку в томате, смешанную с картошкой, на общей кухне, а утку по-пекински в дорогом ресторане.

То, что за это придется рано или поздно заплатить, Алена не думала. Ей нравился ухоженный и симпатичный Гоша, ей доставлял удовольствие секс на шелковых простынях под мелодичное бормотание Монтана и ей нравились деньги, которые Гоша давал ей.

К Женьке она пришла, когда срок беременности составлял семь месяцев, и начальство трамвайного депо отправило ее в декрет.
- Это ребенок Георгия Ивановича, — заявила она обалдевшей вдове, — и я хочу, чтобы Вы его воспитали.

Я знаю, что детей у Вас нет и не будет, — со всей юношеской жестокостью продолжила Алена, — и что Вы очень хороший человек. Так Гоша… Георгий Иванович всегда говорил. А у меня денег нет. И Лешке нужно посылки слать на зону. А он через восемь лет придет, а я с ребенком. Не простит.

Женька хотела сказать ей тогда много чего нехорошего. Но не сказала. Дала денег, согласилась взять ребенка, которого они по общему согласию назвали Гошкой, и вычеркнула эту сказочную фею из своей жизни.

Первые годы она опасалась, что Алена будет шантажировать ее, требуя денег, но та не давала о себе знать.
- Я хочу ее увидеть, — попросил сын Гоша.

Алена проживала все в той же общаге от депо, правда, ей, как матери двоих детей и жене инвалида-туберкулезника, дали еще вторую комнатку. Мама Женя ждала Гошу внизу, нервно смоля ментоловый «Вог».

Она дала парню в руки конверт с деньгами, попросив сказать, что это помощь из Красного Креста. Алена открыла дверь. Гоша подсчитал, что ей где-то тридцать четыре, но выглядела она на весь полтинник, гораздо старше мамы Жени, отпраздновавшей месяц назад сорок девять.

Под глазом у нее багровел синяк. Гоша быстро проговорил про Красный Крест, сунул ей в руку конверт и неожиданно для себя поинтересовался:
- Откуда синяк?
- Это муж, Леша, — спокойно сказала Алена, — он выпил вчера и к соседу меня приревновал.

Не страшно. Уже проходит.
- И Вы живете с таким чудовищем? – возмутился Гоша.
- Он меня любит. Я его люблю, — просто ответила Гоше его биологическая мать, — а ты еще маленький и не понимаешь.
- Мне в октябре стукнуло пятнадцать, — обиделся Гоша, — до свидания.

Если сперва он сильно переживал по поводу встречи с так называемой «мамой», то столкнувшись с ней лицом к лицу, понял, что ничего кроме жалости к ней не испытывает.

Его настоящая мать – это Женя. Алена – так, тело, которое дало ему жизнь, не более.
- Пятнадцать? – переспросила Алена. – Пятнадцать!
Она догнала Гошу у выхода.
- Я поняла, кто ты, — у Алены на глазах выступили слезы, — забери деньги, мы не нуждаемся. И если можешь, прости меня, Гошка.

Помолчав с минуту, добавила: — Сын…
Гоша посмотрел на эту маленькую щуплую женщину, с усталыми запавшими глазами и короткой мальчишеской стрижкой и понял, что давно уже ее простил...