Фаина Раневская.

Наверное, невозможно в истории советского кинематографа найти персону более яркую и эксцентричную, чем Фаина Георгиевна Раневская. Эта феноменальная женщина сумела сделать невозможное: именно с ее подачи «кабачная ругань» и «похабство» в подчеркнуто морализаторском советском обществе перестали вызывать у окружающих наигранные приступы панического ужаса. Находились, конечно, и те, кто воспринимал выходки великой актрисы в штыки, но все же победа ее была очевидной: даже в кругах интеллигенции смаковались сочные цитаты Раневской.

Юная дочь раввина Фаня Фельдман (настоящее имя актрисы) напрасно завидовала красоте своей сестры. Впоследствии кинематограф наводнили десятки и сотни шикарных женщин, толкавшихся локтями в борьбе за звание самой красивой, самой милой и самой подправленной хирургами. А вот Раневская благодаря своему таланту, своей «необычности» стала фигурой куда более интересной и значимой.

Эта экстравагантная женщина словно не жила в застегнутом на все пуговицы Советском Союзе, в котором царил страх перед властью. Она вдохновенно хамила пионерам, конфликтовала с именитыми режиссерами и даже не поленилась дать укорот самому Леониду Ильичу Брежневу. В сравнении с ней нынешние скандалисты вроде бунтаря и матершинника Сергея Шнурова выглядят попросту балованными мальчишками, плюющимися с балкона на прохожих. Грубые, иногда даже циничные фразы звучали из ее уст легко и непринужденно, в них не оставалось низменной пошлости. Возможно, главный талант Раневской, вошедшей в десятку лучших актрис 20-го века, заключался не в гениальной актерской силе, а в умении выражаться веско и всегда точно, одной фразой характеризуя людей, события и даже целые эпохи.

Воспоминания — это богатства старости.
Одиночество — это когда в доме есть телефон, а звонит будильник.
Склероз нельзя вылечить. Его можно забыть.
Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.
Когда я умру, похороните меня, и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».
Одиночество как состояние — не поддаётся лечению.
Спутник славы — одиночество.
Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.
Я не признаю слова «играть». На сцене нужно жить.
Я — выкидыш Станиславского.
Красота — это страшная сила (цитата из стихотворения С. Надсона «Дурнушка», 1883 г.)
Ростиславу Плятту. Опять эти ваши пляттские шутки?!
Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той стороне, что и глаза.
Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм — это не извращения. Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.

Когда в Москву привезли «Сикстинскую мадонну», все ходили на неё смотреть. Фаина Георгиевна услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
- Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!
***
Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и - глупыми, чтобы они могли любить мужчин
***
Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности брюнетки или блондинки?”
Не задумываясь она ответила: “Седые!”
***
Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?

И еще:

известному писателю Борису Леонидовичу Пастернаку поступает звонок от самого генсека. Поздоровавшись, товарищ Сталин с детской непосредственностью спрашивает:

- Товарищ Пастернак, скажите нам, Раневская действительно великая актриса?

Как и полагается человеку, испугавшемуся среднестатистического усатого тирана, Пастернак прибегает к грубой, даже нелепой лести:

- Товарищ Сталин! Нам ли, двум Гениям – Вы Первый Всемирный Гений, а я второй – говорить об этой второразрядной актрисульке. Я хотел бы переговорить с Вами о Жизни и Смерти…

Однако в тот день перед Сталиным, видимо, уже кто-то успел поползать на коленях, и еще одна порция подобострастия ему была ни к чему. Поэтому генсек поясняет свою мысль более подробно:

- Все-таки Вы не правы, Борис Леонидович. Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная...

По понятным причинам, поэту в каждом слове чудится угроза смертной казни. Ведь Сталин, хоть и не был Амалией Мордвиновой без макияжа, все же слыл человеком страшным. Поэтому на языке у Пастернака завертелись только «шкуроспасательные» слова:

- Именно, именно! – уверяет взволнованный литератор, - всегда разная. Тут недалеко до двурушничества! То левый уклон, то правый, то бедняцкого классового происхождения, то кулацкого…

Сумбурную речь Бориса Леонидовича Сталин снова прерывает:

- Что же Вы посоветуете Центральному комитету нашей партии?

Согласный на все, лишь бы этот разговор закончился благополучно, советчик, не мудрствуя лукаво, выпаливает:

- Советую Вам расстрелять обоих, и Жарова и Раневскую, как вредителей, врагов народа, пособников троцкистско-бухаринских извергов!! Расстрелять как бешеных собак!!! Как шелудивых псов!!!

Не дослушав этой реплики, даже не попрощавшись, Вождь кладет трубку.

Однако, похоже, что в тот памятный день ввиду отсутствия интернета и стриптиз-клубов, Сталину попросту пришлось развлекать себя телефонным баловством. Ведь особенно опасных неприятностей в связи с этим разговором у Раневской, Жарова и Пастернака не случилось, хотя последний впоследствии и подвергался гонениям со стороны властей. В дальнейшем не последовало ни расстрелов, ни вручения билетов на концерт «Ласкового мая».

Однако к чести Бориса Леонидовича стоит отметить, что он нашел в себе силы рассказать об этом происшествии самой Раневской. Уже в период Хрущевской оттепели, гонимый властями, он подарил Фаине Георгиевне экземпляр своего романа «Доктор Живаго» с памятной надписью. Во время разговора поэт сообщил, что отказался от Нобелевской премии в знак протеста против печально известных событий в Чехословакии. А после шепотом прочел ставшие бессмертными строки «Танки идут по Праге, – Танки идут по Правде!…». Продолжая этот откровенный разговор, он поведал Раневской о давнем разговоре со Сталиным. Оба от души посмеялись над тираном, посмевшим нарушить нормы партийной жизни и надеявшимся жестокостью добиться всеобщего повиновения.


http://www.people.su