А вам какие стихи нравятся?

Стихов великое множество. Смешных и тех, от которых хочется плакать, серьезных и не очень, о любви и ненависти, о животных, профессиях, детях, природе… Перечислять, пожалуй, можно бесконечно. Но каждый из нас, рано или поздно, читая строки, понимает: вот оно, то самое откровение. И хочется читать и перечитывать, заучивать наизусть, рассказывать родным и знакомым, писать в дневнике или блоге. И не важно: относятся эти стихи к классической литературе или нет, написаны они маститым, признанным поэтом или никому неизвестным человеком, живущим где-то в глубинке нашей большой страны.

Не думаю, что есть люди, не любящие стихов вовсе. В подобном случае я склонна думать, что они не нашли еще тех самых, «своих» строк. Но они непременно придут к вам, чтобы навеки поселиться вашей душе.
Мне многим бы хотелось поделиться с вами, дорогие путешественницы. Это и Булат Окуджава, и Осип Мандельштам, и Марина Цветаева, и Вероника Тушнова, и Александр Блок, и многие, многие другие. Но сегодня мне вдруг вспомнились строки из баллады Льва Ошанина, которые когда-то, в юности, произвели на меня неизгладимое впечатление. Прочтите и вы. Потому как баллада эта о нас, о женщинах…

ВОЛЖСКАЯ БАЛЛАДА
Третий год у Натальи тяжелые сны,
Третий год ей земля горяча —
С той поры как солдатской дорогой войны
Муж ушел, сапогами стуча.
На четвертом году прибывает пакет.
Почерк в нем незнаком и суров:
«Он отправлен в саратовский лазарет,
Ваш супруг, Алексей Ковалев».
Председатель дает подорожную ей.
То надеждой, то горем полна,
На другую солдатку оставив детей,
Едет в город Саратов она.
А Саратов велик. От дверей до дверей
Как найти в нем родные следы?
Много раненых братьев, отцов и мужей
На покое у волжской воды.
Наконец ее доктор ведет в тишине
По тропинкам больничных ковров.
И, притихшая, слышит она, как во сне:
— Здесь лежит Алексей Ковалев.—
Нерастраченной нежности женской полна,
И калеку Наталья ждала,
Но того, что увидела, даже она
Ни понять, ни узнать не могла.
Он хозяином был ее дум и тревог,
Запевалой, лихим кузнецом.
Он ли — этот бедняга без рук и без ног,
С перекошенным, серым лицом?
И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,
Повалившись в кровать головой,
В голос вдруг закричала, завыла она:
— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —
Лишь в глазах у него два горячих луча.
Что он скажет — безрукий, немой!
И сурово Наталья глядит на врача:
— Собирайте, он едет домой.
Не узнать тебе друга былого, жена,—
Пусть как память живет он в дому.
— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—
Все втроем поклонитесь ему!
Причитали соседки над женской судьбой,
Горевал ее горем колхоз.
Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,
И никто не видал ее слез...
Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.
Только вдруг, словно годы назад,
Под окном раздаются мужские шаги,
Сапоги по ступенькам стучат.
И Наталья глядит со скамейки без слов,
Как, склонившись в дверях головой,
Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —
С перевязанной правой рукой.
— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.
И, взглянув по-хозяйски кругом,
Замечает чужие глаза в тишине
И другого на месте своем.
А жена перед ним ни мертва ни жива...
Но, как был он, в дорожной пыли,
Все поняв и не в силах придумать слова,
Поклонился жене до земли.
За великую душу подруге не мстят
И не мучают верной жены.
А с войны воротился не просто солдат,
Не с простой воротился войны.
Если будешь на Волге — припомни рассказ,
Невзначай загляни в этот дом,
Где напротив хозяйки в обеденный час
Два солдата сидят за столом.

(Лев Ошанин, 1945 год)