Девушка из харчевни, или повесть о том, как я научилась прощать, и что из это вышло (часть 3)

(Продолжение. Начало здесь и здесь.)

Новогодние праздники казались нескончаемыми и были переполнены самыми мрачными мыслями и жалостью к себе. Как только наступили будни, я приняла решение нанять через агентство сиделку и все-таки начать ремонт в новой квартире. Это потребовало практически всех свободных финансовых ресурсов, но только так я могла рассчитывать на относительную хотя бы свободу в будущем. Сиделка Светлана приезжала рано утром и уезжала в девять вечера, так что практически весь уход был на ней. Но воскресенье у нее был выходной. Я стала ненавидеть воскресенья – вместо того, чтобы спать, сколько влезет и заниматься своими делами, весь выходной приходилось посвящать совсем другому.

Перелом шейки бедра – очень грустная вещь. Лечение его длительное и не всегда возможно восстановление, многие пожилые больные после такой травмы больше никогда не встают. Но мама не была очень пожилой – ей было всего 65, а для больных такого возраста очень эффективным методом является операция. Соединяют осколки железякой и через неделю человек уже начинает вставать, а вскоре и ходить. Я и мама рассчитывали, что сразу после праздников ее положат на операцию. Но, обойдя трех добытых по блату хирургов-травматологов, я получила 2 новости: хорошую и плохую. Плохая – операция категорически противопоказана по основному заболеванию. Хорошая – перелом можно назвать «удачным»: осколки кости как бы зацепились друг за друга, поэтому они стопроцентно срастутся сами, и нога будет рабочей, хотя и короче на несколько сантиметров. Конечно, придется делать массажи, физиотерапию, гимнастику – иначе функция не восстановится, особенно учитывая, что нога после инсульта наполовину не действовала. Но и в лучшем случае можно ожидать какого-то прогресса не раньше, чем через 5-6 месяцев. Потянулись унылые дни ожидания погоды у хмурого зимнего моря. Параллельно я развлекалась ремонтом. который затягивался, потому что... да просто потому, что это ремонт.. К концу февраля я вымоталась так, что поняла: сейчас просто лягу на пол и буду умирать. Я попросила агентство найти мне другую сиделку, и на этот раз с проживанием, чтобы она работала каждый день. Как только такая нашлась, первым делом я вырвалась на пять дней в Грецию, как раз на свой 40-й день рождения. Я ходила по улицам Салоников, по набережной, наслаждалась весной, как приговоренный к пожизненному заключению наслаждается видом из окна вагона, когда его перевозят из СИЗО в колонию.

Вернувшись, я стала учиться жить в одной квартире с чужим человеком. Мария ночевала на раскладушке рядом с мамой, мылась с нами в одной ванной и готовила еду на моей кухне в моих бесценных кастрюлях. По вечерам она читала себе под нос Псалтирь, что не мешало ей в течение дня перебивать свою речь матерными словечками. Выглядела она довольно неряшливо и особо приветливой не была. Мне она не нравилась, но где взять другую – сиделки в Москве в дефиците. Сменить ее удалось только в мае месяце. Новая помощница, крупная энергичная Лида из Ставрополья, показалась позитивной теткой и первым делом прошлась по квартире словно бульдозером, наведя везде стерильную чистоту. Однако радость была недолгой: не прошло и пары недель, как Лида стала строить и терроризировать всю семью. Она выговаривала ребенку за оставленные дома ключи, кричала на мать за то, что медленно ест, бухтела, что я поздно прихожу и ужинаю, когда уже все убрано. Когда Лида отчитала меня по всей строгости за то, что я оставила пару посудин в мойке после вечерней уборки, я сказала: «Хватит!» и уволила ее. У нас появилась четвертая сиделка – Татьяна, очень добрая и терпеливая, хоть и слегка бестолковая женщина. Татьяне я страшно благодарна прежде всего за то, что она прекрасно к нам всем относилась и смогла быстро найти с матерью общий язык. Это не отменяло неудобств, связанных с вынужденным проживанием в небольшой квартире постороннего человека, но хотя бы немного смягчало их. Она взяла на себя весь труд по обслуживанию мамы, и еще умудрялась помогать по хозяйству.

Однако с выполнениями предписаний врачей все обстояло хуже: мама как будто нарочно не хотела вставать на ноги. Перелом сросся, а она все равно каждый раз устраивала страшные истерики, если мы заставляли ее вставать и пытаться ходить. Я заказала специальные ботинки, компенсирующие укорочение конечности, но это не помогло. Инвалидная коляска не пролезала в дверные проемы, поэтому пришлось переделать для этой цели компьютерный стул. Это облегчило перемещение по квартире, но не решило основной проблемы: как научить человека заново ходить. Каждый сеанс гимнастики превращался в скандал и пытку. Мы с Татьяной поднимали мать под руки, стараясь поставить вертикально с опорой на ноги, а она брыкалась и повисала на нас, крича, как будто мы ее убивали. Татьяна говорила, что мама ужасно боится вставать после того падения. Дело никуда не двигалось, а я понимала, что чем дальше, тем меньше шансов на восстановление. Все тот же страх остаться с прикованным к постели инвалидом на руках заставлял меня жестко и даже агрессивно настаивать на том, чтобы мать выполняла упражнения. Из-за этого наша жизнь превратилась в постоянную окопную войну: большую часть времени мы сидели по разным комнатам, а вылазки на нейтральную территорию приводили то и дело к коротким стычкам и перестрелкам. Были и спокойные периоды, но поскольку проблема не решалась, то в итоге все равно возобновлялась напряженность.

В какой-то момент я осознала, что мы с матерью поменялись ролями: теперь она была беспомощной и полностью зависимой от меня, а я - деспотом, которого вечно все не устраивало. "Не так сидишь, не так свистишь, низко летаешь". Временами я сама пугалась своей агрессии и того, насколько она отзеркаливала поведение родителей по отношению ко мне в детстве. Но у меня не получалось вести себя по-другому: это вылезало на уровне рефлексов. Когда-то, много лет назад, я в слезах стояла на верху лыжной горки и с ужасом смотрела на лыжню, уходящую вниз, не в силах заставить себя двинуться в эту бездну. Горка была не такой и сложной, но по какой-то причине я страшно боялась. Родители находились рядом, испытывая на мне весь арсенал от дружеских подтруниваний до насмешек и крика, - лишь бы я выполнила поставленную задачу. Мне говорили: с горы есть только один путь - по лыжне. Иногда заканчивалось тем, что меня буквально выпихивали вниз, и тогда я старалась успеть сесть на попу посреди горки, чтобы только не въехать на страшный трамплин в конце... Прошло 30 лет, и вот теперь я стою цербером на горе, заставляя мать подчиниться и сделать так, как нужно мне... и я ничего не могу поделать с этим. Тогда мне первый раз пришла в голову мысль: ведь я всегда обвиняла родителей в том, что они себя так вели по отношению ко мне, - а насколько они были в состоянии с этим справиться? Может быть, это не было злым умыслом, а просто порочным кругом, в который мы все попали? Но у меня еще не было достаточно осознанности, чтобы дать этой мысли развиться в понимание и прощение. Мне проще было убежать от всего этого в свой полувиртуальный мир безумной любви. Надо ли говорить, что это только упрочивало мою болезненную зависимость от своей романтической связи.

Постоянное повторение со временем притупляет остроту любых переживаний - и радостных, и неприятных. За полгода с лишним я свыклась с новыми реалиями своей жизни, хотя и не приняла их. Но и так можно было худо-бедно жить. В следующий раз мне удалось вырваться на свободу в конце августа. Впереди было две недели счастья.

Второй день моего отпуска я до сих помню практически поминутно: настолько его события врезались мне в память, и столько раз я потом прокручивала их в голове со всеми подробностями. Вот я валяюсь на пляже в шезлонге, и звонит телефон: друг сообщает, что приедет через полчаса. Потом иду купаться - на мне синий купальник в морском стиле, с металлическими заклепками и якорьками. Я в него долго не могла влезть, а теперь он сидит почти как влитой, вот чуть-чуть только с бедер убрать. Море спокойное, как зеркало, а вода прозрачная. Я вижу, как на стоянку заежает Субару Форрестер друга - бежевый металлик сверкает на солнце. Друг выходит из машины и ждет меня у края пляжа - шикарный, как голливудский актер, в белой рубашке и белых штанах, и я, мокрая после купания, капаю морской водой на белую рубашку. Потом мы пьем кофе в баре у бассейна, болтаем о ерунде, смеемся, поднимаемся в номер, занимаемся любовью... и вдруг с какой-то фразы, с какого-то движения все становится не так… Что-то произошло внезапно, как будто пружина со звоном лопнула в исправно тикающих часах, и веселая кукушка пискнула в последний раз и бессильно повисла. Через двадцать минут я уже смотрела с балкона, как золотистый Субару отъезжает от стоянки отеля, с трудом понимая, что же произошло. А случилось то, что мой друг со мной расстался. Любовь прошла, завяли помидоры. "Я знаю, что ты приехала ради меня, но я не могу больше врать. Давай будем просто друзьями. Постарайся хорошо провести отпуск". Через четверть часа я очнулась и схватилась за телефон: сейчас я позвоню, и это дурацкое недоразумение выяснится! Я позвонила, и он коротко и несколько раздраженно повторил то, что было сказано чуть раньше. Так материализовался второй мой великий страх.

Психика человека – интересный аппарат. Первая реакция на шок – уйти в отказку. Ничего не случилось, ничего не произошло, все вообще зашибись. Весь день я веселилась, шутила и болтала, и только одна соотечественница, с которой познакомились накануне в отеле, заподозрила неладное. К полуночи мы выпили с ней на двоих литровую бутылку «Абсолюта» - при том, что я вообще-то практически не пью водку. Ну ничего, по крайней мере, мне было чем заняться до следующего вечера в обнимку с белым другом. А потом началось. Я писала ему смки, сообщения в соцсеть – то слезные, то ругательные, обрывала телефон. Он не отвечал и сбрасывал звонки. В такой ситуации, когда вся твоя ценность в этой жизни завязана на другом человеке, такие слова как гордость и достоинство не значат ничего. Если женщина не любит себя, то объяснять ей, что не нужно пытаться удержать мужчину, который от нее ушел, - это все равно, что убеждать пассажирку тонущего Титаника, что неприлично появляться в обществе в неглиже. Когда корабль тонет, какое имеет значение, по этикету ли ты одета? Хоть голой, лишь бы взяли в шлюпку.

Мое упорство было столь велико, что мы все-таки увиделись еще пару раз за время моего отпуска – но это ничего не изменило. Я собрала все силы, чтобы выглядеть непринужденно и мило, мы поговорили на отвлеченные темы, но потом он не приехал даже отвезти меня в аэропорт. Мой друг всегда боялся прощаний и сантиментов, а теперь-то уж тем более. Скажи мне кто, что я не увижу его три года, я бы, наверное, бросилась под самолет за отсутствием поезда.

В самолете на соседнем месте оказалась дама приятной наружности лет 50-и, совершенно моей комплекции. По дурацкому совпадению, на ней, как и на мне, были штаны арбузного цвета, а в руках она держала такую же шляпу с широченными полями. Я смотрела в иллюминатор на городок на берегу бухты, в котором осталась вся моя душа, и слезы в три ручья заливали мои красные джинсы. Соседка проявила участие, и я сквозь рыдания рассказала ей, какое у меня горе. «Ну, разве так можно? – сказала Ольга, - не расстраивайтесь! Столько лет на одного мужика потратили – давно пора отдохнуть! И года не пройдет, заведете себе нового, и получше. Я вот тоже со своим рассталась в прошлом году, ну и что? Значит, пора было! У меня всегда несколько вариантов на примете есть», - она гордо выпятила грудь пятого номера, - «Кстати, я и тут уже познакомилась с одним - он на три дня раньше уехал, а сейчас уже готовится меня в Москве в аэропорту встречать. Ну не плачьте! А давайте, я вам шляпу свою подарю на удачу – она у меня волшебная!» И с этими словами Ольга нахлобучила шляпу мне на голову. От моей соседки исходил такой мощный поток позитивной энергии, что я позавидовала: как же получается у людей так просто ко всему относиться? Почему она, такая же толстая, как я, да еще на 10 лет старше - и ей не мешает это флиртовать и наслаждаться жизнью? Я была уверена, что она просто притворяется довольной жизнью. Невозможно быть толстым и счастливым, нереально! Все, кто пишут книжки о любви к себе, - просто счастливчики, которым повезло в жизни родиться красивыми, попробовали бы они себя любить в моем теле. Попробовали бы они радоваться жизни, если бы жили, как я! Обманщики, зарабатывают деньги на доверчивых неудачниках. Сказали бы: завернитесь простыней и ползите на кладбище, по крайней мере, это было бы честно. С такими мыслями в голове и в нелепой красной шляпе на ней я вернулась домой.

Последующие полгода прошли в муках реанимации трупа. Поскольку мы «остались друзьями», я продолжала виртуально общаться со своим другом… ровно столько, сколько он позволял это. Он и не отпускал меня совсем, время от времени подкармливая толикой внимания, - но и не приближался. Наоборот, он вел себя совершенно независимо и даже по-дружески не скрывал от меня своего флирта и ухаживаний за другими женщинами. Меня это дико бесило, но я терпела в надежде, что все можно вернуть. Когда человек не любит себя, то он не может без трагедии, спокойно и с достоинством выйти из ситуации, в которой ему некомфортно. Кто-то дезертирует, кто-то будет тихо страдать и отползет в сторону, удовлетворяясь подтверждением факта собственной никчемности… у меня всегда был другой сценарий. Я в своей жизни цеплялась за ситуацию даже тогда, когда уже все говорило за то, что мне в ней не место. Мне нужно было довести ее до самого уродливого пика, чтобы обида, жалость к себе и ярость от несправедливости стали невыносимы, и потом энергию этой ярости направить на разрушение всего вокруг. Потом я всегда жалела об этой ярости и пыталась собрать разрушенное по кусочкам, но они все были покорежены так, что восстановлению не подлежали.

Вот и в этой истории в конце концов я устроила такой ядерный взрыв, что полетели клочки по закоулочкам. Я унизила своего друга и его очередную пассию так, что об этом узнали общие знакомые из интернет-сообщества. Подробностей рассказывать не буду, потому что они не важны. Поводом послужил довольно некрасивый его поступок, а закончилось мстительной сценой с моей стороны. После этого друг написал мне две строчки: что я сумасшедшая, что мне нужно к психиатру, и что он не хочет меня больше знать и даже слышать обо мне... В тот момент, когда вызванные тобой черные энергии сметают остатки всего, что тебе было дорого, ты даже испытываешь какое-то мрачное удовлетворение. Смотрите все, какие восхитительные мелкие осколки!

Он сдержал слово: ни разу больше не поднял телефонную трубку, не ответил ни на одно смс или письмо. Я проклинала себя за невыдержанность, но уже ничего нельзя было сделать. Снова и снова я прокручивала в голове все события, как ленту кино, начиная с того злополучного отпуска и заканчивая финальным конфликтом. Я искала свою вину и находила ее, я переживала о том, что могла повести себя по-другому, но не сделала этого. Я дословно помнила все сказанные ужасные слова, и они все звучали и звучали в моей голове. Я жила с этим, я засыпала с этим вечером и просыпалась с теми же мыслями наутро. Моя жизнь текла на этом фоне. В ней случались события приятные и не очень, в ней происходила работа, общение с ребенком и друзьями, командировки, отпуска и дни рождения - но все это шло параллельно и не перестраивало общего минорного лада.

Нет, я не стала затворницей или мизантропом. Возможно, люди, не посвященные в мою жизнь, вообще не могли предположить, что эта энергичная дама с прекрасным чувством юмора живет в таком отчаянии, что ей порою свет не мил. И только близкие друзья знали, что происходит на самом деле. Одна из них буквально спасала меня почти каждый день в течение многих месяцев и даже не одного года. Я звонила ей вечером, и только после ее слов о том, что все будет хорошо, я могла заснуть без мрачных мыслей. Она как-то умела находить такие слова, что, пока я разговаривала с ней, действительно верила: все будет хорошо. Другие резали правду-матку: забудь о нем, он больше никогда не вернется, живи своей жизнью! - а мне от этого хотелось пойти и повеситься. Я звонила Инке и рыдала: неужели это правда? Она спокойно говорила: «Ну что ты. Этого же никто не может знать. В жизни происходит все, что угодно, просто дай произойти тому, что для тебя лучше.». Это успокаивало, хотя и ненадолго. Ведь я не представляла себе жизни, в которой могло быть что-то хорошее без него. Более того, в глубине души я боялась потерять свою привязанность и зависимость: ведь без них я оставалась совсем в пустоте. Теперь я знаю, что этот страх пустоты был страхом принять на себя ответственность за свою жизнь и по большому счету, страхом придти к себе. Принять и полюбить себя было так же невыносимо трудно, как подойти к своей матери и обнять ее.

Пока я была несчастна и жила своим прошлым, в настоящем все было плохо, но понятно и логично. Меня никто не любит, поэтому моя жизнь ужасна. Но можно жить там, в том времени, где хорошее было – это ведь лучше, чем совсем ничего. И я жила, как «Девушка из харчевни» в песне Новеллы Матвеевой:

Любви моей ты боялся зря -
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.

Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.

Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события - страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.

Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.

Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.

Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.

И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.


(Окончание следует)